Спорные вопросы понимания легализации преступных доходов

7 июля 2015 г. Пленумом Верховного Суда РФ принято Постановление N 32 «О судебной практике по делам о легализации (отмывании) денежных средств или иного имущества, приобретенных преступным путем, и о приобретении или сбыте имущества, заведомо добытого преступным путем».

Ряд наиболее сложных вопросов квалификации легализации преступных доходов, которую также для краткости будем называть отмыванием, связан с неясностью содержания признаков объективной стороны данного преступления.

Во-первых, как многократно отмечалось в литературе, в нормативных правовых актах отсутствует ясное определение финансовой операции, в связи с чем ее невозможно разграничить со сделкой.

Во-вторых, момент окончания деяния может быть установлен только путем соотнесения содержания регулирующих сделки гражданско-правовых норм с положениями уголовного права.

Эти вопросы во многом разрешены новым Постановлением Пленума.

Текст предыдущего Постановления Пленума (2004 г.) содержал единое определение финансовых операций и сделок: «под финансовыми операциями и другими сделками, указанными в статьях 174 и 174.1 Уголовного кодекса Российской Федерации (далее — УК РФ), следует понимать действия с денежными средствами, ценными бумагами и иным имуществом (независимо от формы и способов их осуществления, например, договор займа или кредита, банковский вклад, обращение с деньгами и управление ими в задействованном хозяйственном проекте), направленные на установление, изменение или прекращение связанных с ними гражданских прав или обязанностей. К сделкам с имуществом или денежными средствами может относиться, например, дарение или наследование». Таким образом, ни закон, ни судебная практика разделения сделок и финансовых операций не проводили, что порождало проблемы при отграничении первых от вторых, установлении момента окончания преступления, вызывало многочисленные споры в литературе по вопросу того, зачем же все-таки законодатель выделил финансовые операции из сделок.

Так, приговором Канашского районного суда от 11 декабря 2008 г. Ф., А. и В. были осуждены за незаконный оборот наркотических средств. Ф., А. и В. по обвинению по ч. 1 ст. 174.1 УК РФ благодаря уголовным адвокатам были оправданы за отсутствием состава преступления.

Указанные лица обвинялись в легализации денежных средств путем совершения финансовых операций: А. и В., исполняя указания Ф., через отделение Сбербанка России в Чувашии путем «блицпереводов» от имени других лиц дважды перечислили на имя Ф. в отделение Сбербанка в г. Казани деньги в сумме 9700 и 4400 руб., полученные от реализации наркотических средств. Суд, однако, указал, что содеянное хотя и является способом передачи денежных средств, но не является финансовой операцией в смысле ст. 174.1 УК РФ, не приводя дополнительных мотивов такого решения. Определением судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда Чувашской Республики приговор суда оставлен без изменения. При этом перевод денежных средств, полученных преступным путем, небольшими частями на банковские счета — это один из наиболее типичных способов отмывания.

Обзор судебной практики рассмотрения дел, связанных с легализацией (отмыванием) денежных средств или иного имущества, приобретенных в результате совершения преступления за 2007 — 2008 гг. (подготовлено Верховным судом Чувашской Республики)

Термин «финансовые операции», как уже отмечалось, не имеет законодательного определения. Это дает основание исследователям проводить разносторонний анализ понятия «финансовая операция» путем заимствования теорий из гражданского, финансового, налогового и иных отраслей права. Часть ученых приходит к выводу о том, что финансовая операция является разновидностью сделок (что на данный момент прямо закреплено законодателем формулировкой «финансовые операции и иные сделки»); другие предлагают отличать эти понятия, излагая определение финансовой операции, не охватываемое сделкой. Одни авторы относят к предмету финансовых операций только денежные средства, другие — также ценные бумаги и платежные документы; третьи говорят об обязательном участии в таких операциях финансово-кредитной организации.

Как представляется, попытки дать определение финансовой операции не могли быть успешными в отсутствие документального, так сказать, решения этого вопроса.

Сложности определения данного признака связаны в том числе с заимствованной природой концепции отмывания. Являясь членом Страсбургской конвенции и следуя международным тенденциям в борьбе с отмыванием и терроризмом, Россия придерживается общего понимания данного явления. Соответственно, ограничивая объективную сторону преступления только сделками (включая и финансовые операции), законодатель оставляет большой спектр возможностей для ненаказуемого отмывания за счет всех неюридических действий. Венская конвенция 1988 г. и Палермская конвенция 2000 г. в качестве деяний, подлежащих криминализации в рамках отмывания, называют следующие группы деяний:

• конверсию или перевод имущества, если известно, что такое имущество представляет собой доходы от преступлений, в целях сокрытия или утаивания преступного источника этого имущества или в целях оказания помощи любому лицу, участвующему в совершении основного правонарушения, с тем, чтобы оно могло уклониться от ответственности за свои деяния;
• сокрытие или утаивание подлинного характера, источника, местонахождения, способа распоряжения, перемещения, прав на имущество или его принадлежность, если известно, что такое имущество представляет собой доходы от преступлений;
• приобретение, владение или использование имущества, если в момент его получения известно, что такое имущество представляет собой доходы от преступлений.

Статьи 174 и 174.1 УК РФ в их нынешней редакции при содержавшемся в Постановлении Пленума 2004 г. толковании не охватывали множество способов отмывания, приведенных в указанных Конвенциях. Например, в отсутствие определения финансовой операции нельзя было однозначно сказать, относятся ли к отмыванию переводы с одного своего счета на другой; конвертация денежных средств (в том числе через электронную систему); размен купюр на более мелкие (крупные) или на монеты. При этом в цепочке действий по отмыванию указанные операции достаточно часто выступают одним из звеньев при «расслаивании».

Постановление Пленума 2015 г., как представляется, более удачно толкует термин «финансовые операции» и, что важно, отделяет такие операции от сделок. Так, в п. 5 Постановления указывается, что под финансовыми операциями могут пониматься любые операции с денежными средствами (наличные и безналичные расчеты, кассовые операции, перевод денежных средств с одного счета на другой, размен денежных средств, обмен одной валюты на другую и другие). Совершенно справедливо исключено имевшееся ранее в качестве предмета финансовых операций «иное имущество», поскольку именно этот признак можно с учетом новых разъяснений Пленума положить в основу разграничения финансовых операций и сделок.

Таким образом, в качестве финансовой операции можно рассматривать любую операцию с денежными средствами, что в значительной мере приближает объективную сторону отмывания по российскому законодательству к существующим положениям международных конвенций. Итогом такого толкования могут стать следующие практические выводы.

Так, вызывали споры действия (операции) с денежными средствами на своем банковском счете: можно ли их рассматривать как сделки или как финансовые операции, направленные на установление, изменение или прекращение связанных с ними гражданских прав или обязанностей? На первый взгляд получается, что лицо заключает сделку с самим собой, а это априори невозможно, поскольку в данном случае происходит совпадение двух сторон в одном лице.

Также можно, казалось бы, предположить (и суды часто приходят к таким выводам), что перевод с одного своего счета на другой — это распоряжение своими денежными средствами (вне зависимости от того, как они были получены) и такое распоряжение охватывается составом большинства предикатных корыстных деяний, прежде всего хищений. А потому дополнительная квалификация по статье о легализации здесь, как и утверждают многие исследователи, будет нарушением принципа non bis in idem.

Вместе с тем, во-первых, собственно распоряжение уже преступно приобретенным имуществом в объективную сторону такого приобретения (например, при получении взятки, хищении, принятии оплаты за совершенное по найму убийство) не входит. А во-вторых, с точки зрения природы денежных средств, находящихся на банковских счетах, они выступают в качестве права требования клиента к банку, и поэтому перевод с одного счета на другой является сделкой с банком, так как меняется размер прав требования по обоим счетам. То же относится и к зачислению наличных денежных средств на банковский счет: вместо «иного имущества» в виде денег у лица появляется право требования к банку.

Правда, изучение нормативных правовых актов, регулирующих банковскую деятельность, а также ведущейся в цивилистике по данному поводу дискуссии обсуждаемый вопрос не проясняет.

Так, ст. 5 Федерального закона «О банках и банковской деятельности» называется «Банковские операции и другие сделки кредитной организации», тем самым по грамматическому толкованию банковские операции относятся к сделкам. Тогда как в судебной практике можно встретить иные решения. В частности, по одному из арбитражных дел Высший Арбитражный Суд РФ заключил, что банковские операции не являются сделками по смыслу ст. 153 ГК РФ, в связи с чем к ним не подлежат применению положения о недействительности сделок.

Определение Высшего Арбитражного Суда РФ от 31 августа 2007 г. N 10619/07 по делу N А12-17354/06-С52 .

Что же касается споров ученых-цивилистов о соотношении операций по счетам и сделок, то, к примеру, В.В. Витрянский, обосновывая отсутствие у банковской операции по списанию средств со счета характера сделки, ссылается на то, что действия банка по принятию от владельца счета платежного поручения и осуществлению в соответствии с ним банковского перевода представляют собой исполнение обязательства по договору банковского счета, однако при этом самостоятельной расчетной сделкой эти действия не являются. Высказана, однако, и противоположная точка зрения, согласно которой выполнение расчетных распоряжений по списанию денег на банковский счет все равно является сделкой, а не юридическим поступком.

Однако вне зависимости от того, какой из приведенных подходов цивилистов разделять, важно, что предложенная в комментируемом Постановлении Пленума 2015 г. дефиниция финансовой операции как любой операции с денежными средствами, без привязки этого термина к таким признакам сделки, как установление, изменение или прекращение гражданских прав или обязанностей, позволяет рассматривать все операции, в том числе с собственными счетами, в качестве легализации (отмывания) денежных средств при наличии иных обязательных признаков состава преступления.

Другим важным шагом в решении вопроса об объективной стороне отмывания стало включение в нее не только действий, направленных на установление, изменение или прекращение гражданских прав и обязанностей, но и действий, направленных на «создание видимости возникновения или перехода гражданских прав и обязанностей».

Если исполнение сделки означает фактическое исполнение тех прав и обязанностей, которые возникли по совершенной сделке, то под видимостью исполнения сделки следует понимать случаи, когда, в частности:

• лицами заключается договор в целях придания правомерного вида пользованию, владению и распоряжению, однако фактического исполнения по данному договору не происходит (например, когда для легализации денежных средств заключается договор об оказании консультационных услуг, в оплату за которые субъект предикатного преступления якобы получает денежные средства, хотя реально предоставлены услуги не были);
• субъект предикатного преступления сам составляет договор, фальсифицируя подписи и волеизъявление второй стороны для придания правомерного вида владению, пользованию и распоряжению имуществом, приобретенным в результате совершения преступления.

Данное положение является новым, и к нему правоприменительной практике еще предстоит привыкнуть. Однако следует признать, что оно раскрывает именно ту сторону легализации, которой придается наибольшее значение в правовых системах зарубежных стран (включая и международные конвенции), где отмыванием признается именно «сокрытие и утаивание имущества / его подлинного характера или его преступного происхождения». И в первую очередь речь здесь идет о подделке документов различного характера, которые подтверждают чистоту происхождения имущества, в действительности преступно приобретенного.

Представляется, что создание поддельного договора вполне возможно отнести к понятию сделки в широком смысле для толкования рассматриваемой нормы (отнести, безусловно, к сделкам фиктивным, т.е. недействительным). Для подтверждения этого необходимо рассмотреть понятие сделки в контексте совершаемого преступления.

Некоторые криминалисты полагают, что нельзя применять гражданско-правовые положения о сделках при описании тех или иных характеристик объективной стороны отмывания. Обосновывается данная точка зрения тем, что любая сделка, совершенная с преступно полученным имуществом в целях придания правомерного вида, будет априори недействительной как противоречащая закону согласно ст. 169 ГК РФ. На этом основании утверждается, что деяние фактически никогда не будет совершено, поскольку и самой сделки совершено никогда не будет.

Представляется, однако, что это не совсем верное понимание. Верно в этих рассуждениях то, что сделка, совершенная «внутри» состава легализации, является недействительной согласно ст. 169 ГК РФ. Однако по своей природе она (как и все недействительные сделки) отвечает понятию сделки, закрепленному в ГК РФ. «Рассмотрим, — предлагает М.В. Телюкина, — позицию действующего Гражданского кодекса. В соответствии со ст. 153 сделка — это действие, направленное на возникновение, изменение, прекращение гражданских прав и обязанностей. Определение не содержит указаний ни на характер действия (правомерное оно или нет), ни на последствия. Не сказано, что сделкой является действие, влекущее за собой правовые последствия, желаемые сторонами (такой вывод обычно делается из негативного определения, данного в п. 1 ст. 167 ГК: недействительная сделка не влечет за собой правовых последствий, за исключением тех, которые связаны с ее недействительностью). Исходя из буквального толкования положений Кодекса, можно прийти к заключению, что сделками являются и действительные, и недействительные сделки; главное — направленность на возникновение, изменение, прекращение правоотношений. Действительные сделки порождают правовые последствия, желаемые сторонами, а недействительные — те последствия, которые указаны в законе».

Поддерживая приведенную позицию, укажем и на то, что хотя сделка, целью которой является отмывание, всегда будет ничтожной согласно ст. 169 ГК РФ, однако требование действительности не указано в УК РФ в качестве обязательного свойства сделки как признака состава отмывания. Разумеется, и суды не ограничивают пределы действия норм об ответственности за отмывание указанием на законный характер легализирующих преступно приобретенное имущество сделок.

Так, в одном из обзоров судебной практики указывается: «Под сделкой в соответствии с международной практикой более целесообразно понимать любые действия, совершаемые по обоюдному согласию сторон с имуществом (денежными средствами), добытым заведомо незаконным путем. Такими действиями может быть приобретение, использование, передача на временное хранение, утаивание и т.д., т.е. все действия, которые приводят к перемещению либо видоизменению незаконно полученных доходов. В УК РФ речь идет о совершении сделок, а не о совершении «законных» (действительных) сделок, поскольку это невозможно: любая легализационная сделка незаконна, ничтожна, является противной основам правопорядка и нравственности. При анализе гл. 9 («Сделки») ГК РФ видно: недействительность сделки (в том числе и ничтожность) не означает, что сделка не была совершена».

Обзор судебной практики рассмотрения дел, связанных с легализацией (отмыванием) денежных средств или иного имущества, приобретенных в результате совершения преступления, за 2007 — 2008 гг. (подготовлен Верховным судом Чувашской Республики).

Вопрос о том, является ли ничтожная сделка существующей в мире права, в мире юридических фактов, возникает прежде всего в гражданско-правовой литературе. Безусловно, можно найти и противоположные приведенной выше точки зрения. Однако в силу того, что для уголовного права понятие «сделка» представляет собой исключительно форму выполнения объективной стороны, следует согласиться с мнением Д.И. Мейера, согласно которому «ничтожество поражает эти сделки только при соприкосновении их с общественной властью, а независимо от того они существуют точно так же, как и сделки законные, и нередко встречаются в действительности». То есть до тех пор, пока та или иная сделка на станет предметом рассмотрения в судебном разбирательстве, вопрос о том, ничтожны они или нет, не возникает. В связи с чем подобные сделки и их последствия существуют в реальной жизни, а обязанности по сделке зачастую полностью выполняются обеими сторонами.

Соглашаясь с тем, что сделка как форма выполнения объективной стороны будет наличествовать, даже несмотря на ее изначальную порочность, необходимо определить момент окончания отмывания. Здесь в очередной раз возникает необходимость установить соотношение положений гражданского и уголовного законодательства. Отсутствие указания о моменте выполнения объективной стороны и окончании преступления в предыдущем Постановлении было, на наш взгляд, большим пробелом в толковании рассматриваемого преступления. Можно сказать, что новое Постановление создало своеобразное ноу-хау в решении и данного вопроса.

При обсуждении проекта Постановления большинство адвокатов Москвы и его рецензентов сходилось в том, что моментом окончания необходимо признавать именно совершение сделки. Но что именно является моментом совершения сделки? Если рассматривать данный вопрос с позиций гражданского права, то толкование понятия «совершение сделки» в литературе, как правило, привязывается к моменту заключения договора. Но такое толкование, будь оно внедрено в практику по уголовным делам, могло привести к ситуациям, когда у одного преступления (отмывания) оказались бы различные моменты окончания в зависимости как от формы договора (устная, письменная, требующая государственной регистрации или удостоверения нотариусом), так и от природы сделки (реальная или консенсуальная). Так, можно различать:

• по общему правилу — это момент получения лицом, направившим оферту, ее акцепта (п. 1 ст. 433 ГК РФ). Это соответствует природе консенсуального договора, который считается заключенным с момента соглашения сторон по всем существенным условиям договора;
• реальный договор, т.е. когда для заключения договора требуется не только направление оферты и получение акцепта, но и передача имущества. В подобных ситуациях моментом заключения договора признается момент передачи имущества (п. 2 ст. 433 ГК РФ);
• договор, подлежащий государственной регистрации, считается заключенным с момента его регистрации, если иное не установлено законом (п. 3 ст. 433 ГК РФ). При этом согласно ст. ст. 164 — 165 ГК РФ сделка является совершенной до государственной регистрации, т.е. до заключения договора (поэтому здесь момент совершения сделки и заключения договора не совпадают). Однако правовые последствия сделки наступают только после ее регистрации. Что в данном случае следует рассматривать как совершение сделки: «совершение сделки» или заключение договора, т.е. его государственную регистрацию?;
• иное: применительно к отдельным видам договоров законодательством предусмотрены специальные правила определения момента их заключения и вступления в силу. Например, договор розничной купли-продажи считается заключенным в надлежащей форме с момента выдачи продавцом покупателю кассового или товарного чека или иного документа, подтверждающего оплату товара, а такой же договор с использованием автоматов — с момента совершения покупателем действий, необходимых для получения товара (ст. ст. 493 и 498 ГК РФ); в случае, когда абонентом по договору энергоснабжения выступает гражданин, использующий энергию для бытового потребления, договор считается заключенным с момента первого фактического подключения абонента в установленном порядке к присоединенной сети (п. 1 ст. 540 ГК РФ); договор страхования, если в нем не предусмотрено иное, вступает в силу с момента уплаты страховой премии или первого взноса (п. 1 ст. 957 ГК РФ);
• совершение односторонней сделки: для ее совершения необходимо и достаточно изъявления воли одной стороны.

Понятно, что при таком подходе судам пришлось бы в каждом случае выяснять, в какой момент договор был юридически заключен и является ли момент заключения договора одновременно и совершением сделки. Более того, могла бы возникнуть ситуация, при которой отмывание, совершаемое путем, например, обмена предметами с целью придания правомерного вида (данный договор — реальный), будет считаться оконченным с момента такого обмена, т.е. когда лица получили возможность распоряжаться имуществом как отмытым. В то же время, если бы речь шла о договоре купли-продажи, преступление считалось бы оконченным с момента подписания договора даже в случае, когда имущество еще не было передано. Однако само по себе заключение соглашения о последующем распоряжении преступно приобретенным имуществом с указанной в статьях 174 и 174.1 УК РФ целью еще не достигает, по справедливому суждению Пленума, той степени общественной опасности, которая присуща оконченному преступлению.

Особое затруднение вызывала бы сделка, заключенная в устной форме по консенсуальному договору: так, с момента, когда двое лиц, осведомленных о преступном происхождении имущества, достигают устной договоренности по существенным условиям договора (в качестве примера можно привести договор купли-продажи, по которому достигнуто соглашение по единственному существенному условию — о предмете, т.е. наименованию и количестве товара), легализация должна считаться оконченной. Очевидно, что это совершенно противоречило бы не только сущности нормы о легализации, но и даже логике.

В связи с этим, как и в случае со многими другими терминами, использование понятия «совершение сделки» в том же смысле, в каком оно применяется в цивилистике, при квалификации по статьям об ответственности за отмывание вряд ли возможно.

Кроме того, необходимо исходить из того, что для возникновения видимости законности владения, распоряжения и т.д. преступно полученными предметами (создание такой видимости — цель «легализатора») не требуется полного исполнения всех условий договора. Иногда достаточно и частичного исполнения (когда речь идет не о видимости, а о реальном договоре, заключаемом с целью придания правомерного вида). Скажем, при передаче украденного автомобиля по договору купли-продажи легализация будет окончена уже с того момента, когда новому «собственнику» перейдут «права» на автомобиль, и вне зависимости от того, когда (и если) он передаст в оплату денежные средства за него.

Приведенные соображения позволяют поддержать высший судебный орган в его понимании момента окончания состава отмывания, совершенного в форме сделки: «В тех случаях, когда названные преступления совершались путем сделки, их следует считать оконченными с момента фактического исполнения виновным лицом хотя бы части обязанностей или реализации хотя бы части прав, которые возникли у него по совершенной сделке (например, с момента передачи виновным лицом полученных им в результате совершения преступления денежных средств или иного имущества другой стороне договора вне зависимости от того, получено ли им встречное исполнение по сделке)».

Пункт 8 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 7 июля 2015 г. N 32.

Как видно в том числе и из приведенного Пленумом в качестве иллюстрации примера, в соответствии с данным толкованием ответственность может наступать только в случаях, когда уже имело место реальное перемещение предмета легализации, пусть, так сказать, и не завершенное. Тогда как достижения одной только договоренности о таком перемещении для признания отмывания оконченным преступлением недостаточно.

В целом стоит признать, что анализируемые положения нового Постановления Пленума сконструированы юридико-техническим способом, наиболее точно раскрывающим суть и правовую природу деятельности по отмыванию.

Филaтoвa М. А.